Анастасия Литвиненко, Оренбургская область, Бузулукский район, пос. Колтубановский

"Сквозь прожитое и пережитое" - это попытка по крупицам восстановить историю моей семьи. Это видение истории России глазами моего прадеда Поспелова Анатолия Алексеевича.
О себе: я люблю читать, люблю наблюдать за людьми, анализировать их поступки. Люблю иногда оставить шумную компанию друзей и в одиночестве прогуляться по улочкам своего поселка, свернуть на узкую проселочную тропинку и пройтись между соснами-великанами, вдыхая ароматный лесной воздух. Люблю слушать классическую музыку, уносясь под её звуки в другой мир, мир мечтаний и надежд...

Сквозь прожитое и пережитое... 

Пыльная однокомнатная квартирка. Новый фонд Питера. Возле окна, на старом продавленном стуле, сидит мужчина лет семидесяти. В синей выцветшей рубашке, серых брюках и в тапках на босу ногу. Вся фигура его имеет безжизненный и несколько трагичный вид. Плечи сгорблены, голова упала на костлявые руки. Лицо его изрезано глубокими морщинами.

  Пустыми, невидящими глазами он смотрел в окно на грязный питерский дворик. Он был здесь только наполовину, мысли его уносились далеко-далеко, в его прошлую жизнь, во времена его беззаботного и счастливого детства. Разноцветными бабочками разлетались в голове его воспоминания, и образы, мелькающие перед глазами, постепенно стали принимать форму и складываться в единую картину.
Вот он совсем маленький, в светленьких шортиках, белой рубашечке и с бабочкой на шее, сидит, подогнув ноги, на высоком деревянном стуле, а перед ним на подоконнике стоит так горячо любимый его матерью патефон. Медленно кружится неоновая пластинка, и ритмичные звуки вальса выливаются сквозь настежь раскрытые окна во внутренний двор, эхом отражаются от высоких бетонных стен и растворяются в свежем питерском вечере. Завороженно смотрит он, как в лучах закатного солнца без устали кружатся пестрые пары танцующих, наполняя воздух перешептываниями, грезами и звонким девичьим смехом. Смотрит на своих родителей, таких красивых, жизнерадостных, молодых. Его матери в то время было 26 лет. Она была прекрасна. Помимо внешних качеств было в ней ещё нечто неуловимое, что придавало ей особое очарование. На спокойном и одухотворенном лице была разлита нежная истома. Во взгляде чувствовался ум и проникновенность. Её осанка, походка, манеры - все её существо было наполнено чем-то серьезным, глубоким, таинственным.
Она была действительно счастлива. Хотя в своей жизни ей пришлось сделать довольно серьезный выбор и от многого отказаться. Но кому жизнь не ставит ультиматум? Все жертвуют одним ради другого, только кто-то в большей, а кто-то в меньшей степени.
Лидия была рождена в достаточно богатой семье, отец её был владельцем часовой фабрики. Она получила отличное образование и росла истинной аристократкой. Ей прочили замечательное будущее, но она оставила родительские хоромы и вышла замуж за обычного рабочего. Естественно предположить, что выбор дочери им пришелся не по вкусу, и они отказались от Лидии, прервав с ней все связи. Вот так закрыв перед ней одну дверь, судьба открыла ей другую. Она переехала в более скромную, но все же хорошую квартиру и зажила с мужем новой не менее счастливой жизнью. Её муж – Алексей, хоть и был простым рабочим, все же смог обеспечить для своей жены безбедную жизнь и держать у себя в доме прислугу, потому что сама она делать ничего не умела.
Вспоминая своих родителей сквозь толщу прожитых лет, он осознавал, что действительно у него была идеальная семья. Он – Анатолий, самый старший, потом Нина, Николай и самая младшенькая Валя – любимица в семье. Отец работал недалеко от дома, на Литейной, в большом коричневом здании НКВД, водителем у начальника. Не занятая хозяйством мать все свое время отдавала детям, баловала их как могла, одевала в красивые наряды. В погожие деньки они всегда выходили гулять. Ходили в Таврический сад или смотреть, как плещется Нева и плывут по ней огромные льдины, или в парк, где мама садилась на лавочку с книгой в руках и нежилась под лучами неласкового питерского солнца, а дети бегали за голубями, бросали им зернышки и звонко смеялись. Возвращаясь домой, они чувствовали манящий аромат свежих пирогов с корицей, это постаралась их добрая кухарка. А по вечерам все с нетерпением ждали прихода отца, и, как только слышали шум его шагов, сломя голову бежали к двери. Отец обычно целовал маму, а потом обнимал всех детей, и все вместе шли ужинать за большой деревянный стол. У них была полная идиллия, где все друг друга любили и понимали.
Но не все коту масленица. Пришел 1940 год, а с ним пришли и беды. В один день, точнее ночь, все их счастье растворилось, как туман в ясное утро. Среди ночи к ним в дом постучали. С клубом зимнего морозного пара в дом вошли трое военных и, предъявив документы, начали делать обыск квартиры. Толя проснулся от приглушенных мужских голосов, встал с кровати и пошлепал босыми ногами по холодной плитке. По дому ходили какие-то незнакомые мужчины и что-то искали. Обыск делали недолго, а что искали, того не нашли. Растерянного отца забрали, а на столе осталась лежать толстая старая Библия, которую приказали сжечь незамедлительно. Объяснять ничего не стали, сказали, лишь, что его начальника привлекли по статье, а теперь проверяют приближенных. Вот так отец и стал «врагом народа». Подбежав к окну, дети успели только увидеть отъезжающую черную машину «правосудия». Больше отца они не видели. В эту же ночь его расстреляли.
Эта ночь была самая длинная в их беззаботной жизни. Мать приняла все без криков и истерики: воспитание не позволяло. Только слезы, беззвучно катились по её бледным щекам. Пустыми и невидящими глазами она смотрела на входную дверь, где только что стоял отец. Им и попрощаться толком не дали, он только крепко обнял её да хлопнул Толю по плечу. «Береги мать, сын», - все, что успел он сказать на прощанье. Теперь Толя смотрел на нее полными непонимания глазами. Никогда он не видел свою маму такой, и, вглядываясь в неё, маленький мальчик не мог разобраться, что происходит. В этом лице было столько боли, столько отчаяния, столько безвыходности. Его рассудок не мог объяснить произошедшее. В ту минуту он еще не знал, что видел отца в последний раз, но отчетливо понимал, что произошло что-то страшное, что-то необратимое. И, глядя на мать, он ощущал своим маленьким детским сердечком всю глубину и необъятность её горя. Вдруг за какое-то мгновение его любимая мама, красивая и жизнерадостная, резко изменилась, постарела и что-то внутри у нее как будто сломалось. Бледность и худоба её аристократического лица вмиг превратились из благородных черт в болезненные, несущие отпечаток усталости и внутренней муки. И сам Толя за это время тоже изменился, он уже не был тем маленьким восьмилетним мальчонкой, за какое-то мгновение он стал взрослее, почувствовал ответственность: ведь он старший из детей. Он подошел к своей любимой маме и погладил маленькой ручкой её каштановые волосы. Отныне он мужчина в семье, теперь он должен беречь свою мать, ведь именно это, уходя, сказал ему отец.
Это было первое и главное событие, положившее конец их счастью. Теперь их жизнь уже никогда не была прежней. Уже не было тех танцев по субботам, не было прогулок под теплым питерским дождем, не было поездок к морю и походов в театр. Вся их прежняя жизнь растворилась. Чтобы как-то жить и кормить четверых детей, мать была вынуждена искать работу. Она устроилась машинисткой в типографию - другого ничего делать она бы не смогла. Толя, отказавшись ото всех своих детских забав, целыми днями смотрел за своими младшими сестрами и братом. Кухарка тетя Дуся все ещё немного помогала маме по хозяйству, но уже бесплатно, из сострадания, ведь проработав столько лет, она воспринимала себя членом их семьи.
Около месяца спустя к ним в квартиру снова пожаловали представители «закона». На сей раз это были люди из жилищного комитета. Их семью поставили в известность, что сегодня к ним в квартиру сделают подселение, и дали несколько часов, чтобы они собрали все свои вещи и переехали в одну комнату. Им, как владельцам всей этой квартиры, любезно разрешили занять самое большое из помещений. Отныне пришлось делить свое существование с вечно болтающими и крикливыми тётками, с детьми, играющими и орущими, грубыми мужиками, распевающими у себя в комнатах песни.
Впрочем, такая жизнь продлилась недолго. Утром 22 июня 1941 года началась война. Через несколько недель их эвакуировали в маленькую деревеньку под Челябинском. Там у них снова началась не сказать, что счастливая, но спокойная жизнь.
На миг на лице у мужчины появилась детская улыбка, и он даже засмеялся. Но смех его больше был похож на кашель и рыдания. Он вспомнил один забавный случай. Уже под конец войны их семье выдали на месяц мешок муки. Мать долго сидела и смотрела на него потерянными глазами. А потом построила детей в ряд и, взяв ложку стала по очереди кормить их сухой мукой. С ног до головы обсыпанные мукой дети хохотали что есть сил, пока не прибежали соседи и не остановили это безудержное веселье
В 1945 году они снова вернулись в Ленинград. Началось голодное послевоенное время. Дров не было, и дети тянули свои маленькие исхудавшие ручки к старинному камину в надежде, что он их согреет, помня еще то время, когда они сидели возле него на коленях отца и смотрели на пылающие угли. Были времена, когда еды не было совсем. Дети, сжавшись в маленькие комочки, сидели на холодном полу и еле слышно хныкали. Их мать больше не могла работать. С каждым днем она медленно умирала. Болезнь сжирала её, припадками набрасывался на нее кашель, и все чаще на носовом платке стала оставаться кровь. Толя, как старший в семье устроился на работу, работал везде, где придется, лишь бы как-то помочь своим родным. Одно время денег не осталось совсем, дети голодали, матери становилось все хуже, и Толя, проходя мимо базарных лавок, стащил старую сухую буханку хлеба. Его поймали и посадили в Кресты. Через месяц его мать умерла, он так и не простился с ней...
Под старость жизнь его стала еще более тусклой и печальной. На всем белом свете он остался один. Одинокий, никому не нужный старик. Единственным утешением ему служили родные стены и старинный камин, перед которым он просиживал часами. Но и это у него отняли. Судьба еще недостаточно над ним посмеялась, ей хотелось нанести свой решающий удар и она его нанесла. Его, парализованного, переселяют из родной квартиры в многоэтажную новостройку в новом фонде...
Как бессмысленно прожил он эту жизнь. А могло ли быть иначе? Мы воображаем себя хозяевами своей судьбы, но все это бред. Сами мы не можем ничего, мы бессильны и беззащитны перед временем, в котором мы живем, перед историей. Время давит на нас, заставляет жить по своим правилам. Строит из нашей линии жизни ломанную кривую. И разве можем мы как-то ей противиться? Конечно, нет, мы находимся во власти истории, под её колпаком.
А за окном все так же светило солнце, и его розовые лучи отражались на углу соседнего дома. Весело смеялись на улице дети, и голуби ворковали на крыше. Жизнь текла своим чередом, и никому не было дела до старого мужчины, который сидел на продавленном стуле, склонив голову на локти и смотрел куда-то вдаль...