Наверное, надо немного рассказать о том, что я из себя представляю…. Ладно, сейчас попытаюсь.
В прошлом году я окончила музыкальную школу искусств №11 по классу скрипки, где с пяти лет занималась у Трембовельской Надежды Владимировны. Немного играю на гитаре и пишу авторские песни. Это, так сказать, одна из частей моего «Я».
Как и любой человек пишущий, я обожаю читать. Мои любимые авторы: Лев Николаевич Толстой, Фёдор Михайлович Достоевский, Эрих Мария Ремарк, Чингиз Айтматов, Иван Ефремов, Алексей Максимович Горький; Джек Лондон, О. Генри; Осип Эмильевич Мандельштам, Сергей Есенин, Николай Рубцов, Константин Симонов, Владимир Маяковский; Анхель Де Куатьэ, Ричард Бах и ещё много-много-много.
Учитель это солнце, которое будет светить всегда!
Знаете, моя бабушка часто говорила мне: " Ребенку нужно доверять. Если ты доверяешь, то он никогда не подведет". Когда открывали новую школу, в которой ей посчастливилось работать учителем истории, старшие классы пришлось набирать из соседних школ. Естественно "золотых" деток никто не отдавал. У нее в классе оказалось много мальчишек, которые "не прочь пошкодить", как сама она ласково выражалась. Именно тогда бабушка и поняла, что если ты доверяешь ребенку, то он никогда не пойдет против течения. Просто он будет чувствовать ответственность, ответственность перед тобой, ответственность и какое-то чувство, похожее на страх. Но не тот страх, который заставляет дрожать и кричать, нет. Этот страх заставляет стараться. Стараться не предать, стараться не отступить, не упасть…
Признаться честно, действительно становится легче, когда тебе доверяют. Понимаете, именно Доверяют, а не подленько и миленько улыбаются, скаля зубы и говоря: "Ты смотри, не подведи, я же тебе доверяю". А сами потом крадутся по темному коридору, следя за каждым твоим шагом, злорадствуя падениям и тайно ненавидя сияющие вершины, стуча своими белоснежными зубками от страха и спотыкаясь на ровном месте от неуверенности и от неправоты своего дела. Те, которые Доверяют, другие. Они просто что-то говорят, улыбаются и при этом смотрят в глаза. А ты в свою очередь, в их глазах видишь синие море без темных пятен кусочков земли или голубое небо без белых разводов облаков. Ты видишь просто чистый свет счастья и Доверия, такого чистого, что в нем отражаются и твои глаза. И эти люди говорят тебе просто: "Иди!". Никакого пошлого "смотри, я доверяю...". Просто "ИДИ". И ты идешь, тебе светит солнце, и ты идешь. Ты оборачиваешься назад, и тебя никто не подкарауливает, за тобой никто не следит, лишь светит солнце. Поднимаешься на крутую вершину, порою, становится безумно тяжело, ведь светит солнце. Но от этой силы тебе даже приятнее, просто светит солнце. И вот ты на горе. В густой туман уходит ее основание, а ты на вершине. Кто-то кладет тебе руки на плечи, ты оборачиваешься и видишь, что светит солнце, видишь своего учителя. Ты смотришь ему в глаза и видишь то же небо или море, видишь то же счастье и... Доверие. И он снова говорит тебе простое: "Иди". Но куда? Вы оба уже на вершине, путь на которую оказался так сложен, но в тоже время прост, ибо светило солнце, был рядом Учитель. И снова слышится "Иди". В растерянности оглядываешься: нигде ничего, ни дороги, ни путей, ни жизни. А Он просто говорит: "Открой глаза и смотри сюда. Просто хорошо смотри, не спеши и не торопись. Я рядом". Ты смотришь пристально-пристально, но ничего не получается. Он говорил, что нужно расслабиться, расфокусировать зрение. Я смотрю и вижу... Огромная гора, такая большая, что почти вся она скрыта за покрывалом неба. Становится страшно, невольно отступаешь, и... Случается ужасное, ты срываешься вниз. Но в последний момент ухватываешься за какой-то выступ. "Учитель, помоги!". Но он как будто не слышит. Ты кричишь громче, он не реагирует и лишь, когда ты совсем выбиваешься из сил, тихо произносит: "Это твой путь, не мой. Ты должен пройти его сам". "Но учитель, - ошеломляешься ты, - ведь я погибну. Я не смогу...". "Смог я - сможешь и ты" - уверенно произносит Он и замолкает, при этом став светить, еще более источая свет, еще больше источая Доверие. И, тихо сопя, вглядываясь в яркое счастливое солнце, ты выкарабкиваешься. Снова на вершине, снова счастье, но впереди новый уровень. "Иди!" - Опять говорит учитель. Ты колеблешься, скорее даже знаешь, что выше подняться не сможешь. Ты дрожишь, боясь сделать этот первый шаг на новый уровень. "Иди! Главное, не бойся. Ты уже видел, что делает страх с людьми. Иди! Открой глаза и Иди! А я все также буду светить над тобой, и ты будешь знать, что я есть, что я рядом". И учитель исчез. Ты немного испугался, но потом увидел свет, пробивающийся сквозь плотное покрывало неба. Сначала свет был слабый, блеклый, но потом все сильнее и мощнее. Учитель уже на вершине. Ты знаешь это. "Иди!". В последний раз слышишь ты, и наступает тишина. Ты подходишь к огромной горе. Кладешь руку на ледяной не известный никому камень и тихо произносишь: "Иди!". И, неизвестно кому подчиняясь, идешь, цепляясь за каждый выступ, к вершине, к своему учителю. А над тобой все также светит солнце, наполненной счастьем, светом и Доверием. И оно будет светить тебе всегда, на протяжении всей твоей жизни, до тех пор, пока, отчаявшись, ты слышишь "Иди!", пока тебе Доверяют!
Социальная реклама "Выучи русский язык»
На каком языке ты говоришь? Не знаешь? Я скажу. На Русском. И это не просто слово. Ты даже не представляешь, какая энергетика хранится за ним! Знаешь, что сказал президент Российской Академии? Нет? Позволь поведать: «Наш язык столь древний, что источники его теряются во мраке времен; столь важный и простой, что каждое говорящее им лицо может особыми, привычными званию своему словами объясняться; столь правильным, что наблюдательный ум часто видит в нем непрерывную цепь понятий».
Но, не буду пудрить тебе мозги, потому что, добавь я немного этимологии, ты немедленно перелистнешь страницу или вообще выкинешь рекламу. А моя задача сделать так, чтобы ты задумался, чтобы вместо привычного "ОК" сказал простое "хорошо", вместо "thanks" обычное "спасибо", чтобы ты стал Русским! Что ты делаешь? Ты уничтожаешь Россию. Глупо было бы говорить: "Оставь язык для потомков. Не дай уничтожить нацию". Ну и еще много всего такого, что будет выглядеть лишь как ненужный никому лозунг с высоким смыслом. Я скажу лишь одно. Один великий ученый однажды выронил: "Хочешь погубить народ, истреби его язык".
А что делают с нами сейчас? Почему, когда, сидя на математике, видя на доске знак следовательности, думаешь о том, как же в школе очутились смайлики? Почему, включая аську, пишешь "прив" вместо целого" привет"? Неужели это так сложно, дописать две лишние буквы, тем более что твои пальцы уже натасканы, и им не составит труда дописать жалкое "ет". А такое уж оно лишнее и жалкое? Ведь все начиналось с начала. Ведь раньше ты писал "спасибо" и нажимал кнопку отправить. А сейчас мелкое и низкое СПС и последующая комбинация «ctrl+ enter». Почему? Ты не знаешь? Какой это язык? Русский? Нет, это набор букв, не имеющих смысла. Это даже не язык. Подумай сам, ведь, когда ты отправляешь СПС, у тебя не возникает реального чувства благодарности, лишь подлое желание побыстрее отвязаться. Позже становится еще хуже. Если что-то непонятно, говоришь обрезанное "поч?" вместо русского "почему". Уже даже не пишешь, уже говоришь! Ведь это на самом деле так, а ты все еще не хочешь признать.
Идя по улице, ты слышишь отборный мат, кромешную тьму. Понимаешь, что так НЕЛЬЗЯ, но где-то далеко в подсознании откладываются отдельные реплики и более "яркие" фразы. Спешишь дальше, чтобы забыть, закрыть, потерять, встречаешь группу иностранцев. Тебе кажется забавным их акцент, невольно пародируешь. Оказавшись дома, садишься делать английский. Опять необычные слова привлекают твое внимание. Снова русский теряет свою привлекательность. Снова ты решил избавится от его "недочетов". Оглянись назад? Тебя ничего не удивляет? Совсем? Жалко... Жалко так же и то, что услышав от учителя обидное: "Выучи русский язык", ты гордо отвечаешь, что ты русский, что то, на чем ты говоришь - это и есть русский язык. Становится крайне больно еще и от того, что сказав это, ты даже не замечаешь, насколько остро ты колешь и его, и себя, и все вокруг...
Неужели наш язык так беден, что мы берем слова из других языков? Неужели тебе кажется, что они красивее, выразительнее? Неужели...? Еще очень много этих "неужели" летят на нас, летят так же, как, закручиваясь, летят осенние листья со старого дерева.
Посвящается маленькому зайчонку из ДОЛ «Защитник»
Видели ли вы, как животные просят помощь у людей? Нет? А я видела. Сидела я однажды в беседке. Солнышко светит, где-то гремит музыка, шумят дети, а я просто читаю. Вдруг поднимаю голову, а напротив меня – заяц. Вернее не заяц, а зайчонок. Сидит, лапки сложил и молчит. Смотрю я на его коготки, на его худенькое тельце. Мой взгляд невольно скользит выше: усики, розовый носик и… глаза…. Кто сказал. Что они бусинки! Не верьте! Я вижу эти глазки, которые глядят на меня с такой тоской и печалью, с такой искренней мольбой. Я смотрю на это маленькое существо и не могу понять, почему он пришёл. Ведь здесь люди, здесь шум, здесь почти город. Невольно я задаю этот вопрос вслух. Зайчик молчит, но какая перемена в его глазах! Он как будто говорят: «А куда мне? Весь мой лес где-то свалили, где-то сожгли…. Мне так плохо! Ты понимаешь? Помоги мне! Пожалуйста, помоги!»
В горле у меня стоит комок. Я держусь минуту, другую. Малыш всё смотрит, не отрываясь, не моргая. По моим щекам уже медленно текут слёзы. Мне больно, но ему ещё больнее! Вдруг в его глазах теряется отчётливая мысль. Так мы стоим несколько очень долгих секунд, затем малышу удаётся преодолеть себя, и в глазах отражается чёткое: «Ты мне поможешь?» Но чем? Чем я могу помочь? Я молчу. Но, видимо, он понимает всё сам. Зайчонок поворачивается и прыгает прочь. Но после каждого прыжка он останавливается, становясь на задние лапки, поворачивает ко мне голову, а в глазах тоже: «Помоги!»
Вскоре он скрывается сначала за одним деревом, потом за другим, а затем и вовсе пропадает из виду. Но передо мной всё ещё его глаза. Мне плохо. Я падаю. Нет сил плакать, но слёзы невольно льются, и я не в состоянии их удержать. Хочется кричать, но получается лишь тихий шёпот: «Прости…!»
***
Удар. Резкая боль пронзила все тело, мозг зажужжал, барабанные перепонки разрывались от собственного крика. Снова удар. Макс нагнулся, опустил голову вниз, сплюнул невесть откуда появившиеся в пересохшей глотке слюни. За последние несколько секунд ставший неисправным сканер молодых избитых глаз все-таки определил ярко-красный цвет на истоптанном грязноватом снеге. Вдруг стало невыносимо дурно, к горлу подступал какой-то внутренний комок, как будто кишки хотят вынуть наружу - затошнило. Парень попробовал вырвать. Сколько ни старался, получилось лишь сплюнуть еще раз и то с трудом - снова кровь, черно-красные сгустки крови. Перед глазами все поплыло, а затем резко закружилось, небо и земля менялись местами с невыносимой скоростью. То ли это было отвращение, то ли боязнь собственной крови, то ли его стали снова бить... Макс не успел понять. Несильный толчок отбросил его к обледеневшему металлическому столбу уличного фонаря. Удар головой о кусок столь романтичного металла отозвался глухим эхом сначала в мозгу, потом по черепной коробке, по всему телу и, наконец, в душе. Почему-то вспомнились яркие масляные картины ночного города с неизменно сияющими различными оттенками желтого цвета фонарями. Парень поднял голову, зачем-то надеясь найти далекий свет лампы, но увидел разозленное лицо случайного прохожего, беззвучно кричавшего на него, и, кажется, потерял, сознание.
"Поз-драв-ля-ем! Поз-драв-ля-ем! Поз-драв-ля-ем!" - под яркие, добрые пожелания и поздравления Лора спускалась по лакированной винтовой лестнице музыкального молодежного клуба "Нота".
Не дойдя несколько ступенек, девочка остановилась, выискивающе посмотрела вниз, грустно вздохнула и уже почти продолжила спускаться, как вдруг почувствовала сухие, невыносимо знакомые руки у себя на глазах, шелковые волосы на плече и резкий запах мужских духов в воздухе.
- Игорь! Ты все-таки пришел!
- Не пришел, а прилетел, милая моя Лора. По пробкам большого города из одного клуба в другой добраться практически нереально. Но игра стоила свеч. Ты была неотразима!
- Спасибо. Как твое выступление?
- Несравнимо с твоим. Мне и цветов-то не дарили в этот раз.
- А эти розы?
- Это тебе.
- Приятно. Игорь, мне сегодня домой нужно пораньше, родители хотят отметить мое успешное окончание четверти.
- Да, конечно. Вот твое пальто. Позволь я помогу. У тебя столько цветов, что я боюсь, ты заблудишься в дебрях их листвы. Я, пожалуй, провожу тебя до дома.
- Не откажусь от столь приятного сопровождения.
Снежинки кружились в забавном танце, заметая в свой хоровод двух веселых ребят. Уже давно вечер. Улицу освещают редкие фонари. Лора и Игорь быстро пробегают темный путь между ними, а потом не спеша проходят по заснеженной тропинке в ареале света.
Подлетая к очередному яркому столбу, они заметили что-то странное.
- Игорь, кажется, там что-то лежит.
- Не что-то, а кто-то.
- Там кто-то лежит...
- Да, лежит. И, по-моему, этот "кто-то" весь в крови.
- Да, в крови. Ты на новогодние каникулы куда поедешь?
- Я не знаю, наверное, буду дома...
Когда они проходили мимо, «кто-то под столбом» чуть слышно застонал и повернул голову, должно быть с большим трудом.
- Максим? - воскликнули одновременно оба. Ты смотри, на снегу не лежи, а то простудишься. Как только полегче будет, сразу беги домой.
И они пошли дальше.
У подъезда старенькой пятиэтажки Игорь отдал девочке букеты.
- Спасибо, что проводил. Если бы не ты, я бы жутко испугалась, увидев там Максима.
- Любой парень проводил бы девушку в поздний час до дома. А за Максима не переживай. Он там полежит, отдохнет и домой пойдет.
- Да я не переживаю. В общем-то, неплохо было бы, если кто-то обработал ему раны, перебинтовал что ли.
- Этим вдруг захотелось заняться тебе? Или я должен в новом костюме возиться в грязи?
- О нет, что ты!
- То-то же. Когда мы еще увидимся?
- Не знаю. Не скоро. Я побежала, меня родители ждут. Пока.
- Пока.
Встретились они через двадцать минут с полными наборами аптечек около Максима.
- Как же родители? Отметить окончание четверти?
- А ты чего пришёл?
- Не знаю. Само получилось.
- Вот и у меня само.
Тишина. Колючими хлопьями спускаются снежинки. Слабым источником силы тлеет фонарная лампочка. Максим тяжело дышит, пытаясь что-то сказать. Ему не позволяет говорить стройная красивая девочка. Игорь одевает на парня ещё один свитер и пытается взвалить на спину. Новый костюм местами заляпан кровавыми следами, но Игорю всё равно. «Сейчас пойдём ко мне, твои родители могут испугаться» - коротко бросает он помогавшей Лоре.
Через несколько минут после прихода домой все раны и ушибы Макса были аккуратно обработаны. Лора сидела рядом с ними, гладила по взлохмаченной голове и шептала, что ничего страшного не произошло. Максим постепенно засыпал.
- Лора, Игорь…
- Да.
- Странное дело…, тогда, когда вы проходили мимо в первый раз, я действительно поверил в то, что вы можете меня бросить…
И снова тишина. Макс устало зарывается в одеяло, его глаза закрываются, приходит Сон. Кажется, всё хорошо. Но при тусклом свете торшера видно, как сильно покраснел Игорь, как по щекам побледневшей Лоры медленно скатываются бусинки росы.
Тайная связь
Тёмное чувство любви снова заполнило его рассудок. Любви к чему? Он не знал. Он был лишь один из немногих, тех немногих, которым удалось уцелеть после Жуткого Взрыва. Он бежал, бежал с бешеной скоростью по остро колющим камням крутого склона, бежал, забыв обо всём, пытаясь найти ответы на вопросы, которые раздували мозг. Его звали Акр. Акр... — необычное имя для волка. А он был волком, чёрным, одиноким, но поразительно добрым. Да, я знаю, доброта не свойственна волку, она дана только человеку. Но и он, этот человек, будет иметь своё, особое место в нашем рассказе. А пока Акр одинок. Он всё ещё несётся куда-то в бездну, пытаясь забыть о случившемся.
Волк бежал, ненавидя весь многочисленный людской род, хотя, нет, он не мог ненавидеть, он был слишком высок для этого. Опалённые лапы воспалённо покалывали, да и к тому же сосновые иголки вряд ли приносили облегчение. Где-то в подсознании постоянно возникали моменты всего пережитого. «Жуткий Взрыв». Именно так называли волки подобные случаи. И вот Акр стал одним из немногих, которым удалось выжить.
Прошлой ночью люди снова захотели показать своё могущество. Такое бывало часто. Но в этот раз человеческое отродье продумало всё слишком хорошо. Они бесшумно наступали и спереди, и сзади, и по бокам. Отступать было некуда. Повсюду царил страх. Оковы смерти беспощадным оружием сковывали спящих волков. Акру хотелось стать птицей и полететь. Но, увы, волкам не даны крылья, так же, как и людям... Акр не сдавался, нет, что вы! Он ринулся вперёд на какого-то юношу, целившегося в него. Могучий прыжок — и парень безоружен. Завязалась драка. У волка сильные лапы, острые клыки и когти. У мальчишки же лишь голос. Каких-то несколько секунд, и человек начал проигрывать. Волк напирал, он уже добрался до глотки, оставалось только полоснуть когтем. Но почему-то Акр остановился. Глаза двух вечных врагов встретились. Секундное замешательство, затем волк отступает, поджав хвост, но гордо подняв голову. Человек встаёт медленно и нерешительно, не сводя глаз со зрачков волка, потом вдруг отходит, открывая единственный путь к отступлению. Акр крадётся, но ещё не совсем знает, что делать, ведь он должен убить, но что-то останавливает. Он лишь не может уничтожать, уничтожать мыслящего, уничтожать беспомощного. Волк наклоняет голову вниз и чувствует острый запах гари и палёной шерсти, а ещё неприятную и незнакомую боль в лапах. Он бежит без оглядки, стараясь забыть, стараясь раствориться в тёмном сумраке ночного леса.
Прохладный сумрак склонился над лежащим на крутом склоне волком. На темном фоне неба появились первые звезды, а он все лежал, не представляя, что будет делать дальше. Лапы жутко болели, а в голове повис тяжелый свинец. Вдруг за кустами послышался легкий шорох. Волк вальяжно повернул голову и приоткрыл глаза. Спокойствие движений нарушал только нервный тик ушей. Вдруг это люди? Вдруг они настигли? В нос ударил теплый, еле уловимый аромат человека. Острый, противный запах дыма. Кажется, в пожаре нюх совсем пропал. Из-за преграды появилась голова человека. Акр не пошевелился. Наверное, ему уже давно было плевать на жизнь, а может, и на смерть... Но тогда зачем он остался? Зачем он не сгорел и не умер там, на Жутком Взрыве. Много мыслей роилось в этот момент в голове волка, много, но ни одна даже не задевала человека. А тот стоял, стоял и терпеливо ждал того, что скажет волк. Можно, наверное, сказать, что этот человек был тоже не такой как все, он тоже был особенный, необыкновенный. Он любил мир, жизнь и цветы, он ненавидел войну, он был еще ребенком, взрослым ребенком...
Юноша начал медленно пробираться вперед. Он не боялся волка, мальчик уже давно понял, что тот не причинит вреда, что он ДОБРЫЙ, он лишь чувствовал уважение к этому гордому и высокому существу. Акр повернул голову. Человек все понял и остановился. Дальше идти нельзя. Дальше ЕГО территория. Вот так и замерли они: волк, смотрящий на холодные звезды, и человек, мыслящий, как звезда. Пошел дождь. Волк не шевелился, человек, понимая, что так надо, тоже. Юноша чувствовал ледяные капли на остывшем теле и вздрагивал, но почему-то не уходил. Ему казалось, что что-то должно произойти. Ударил гром. По щекам мальчика тонкой дорожкой стекли капли. Были ли это слезы или дождь знал только он сам и сам дождь, волк лишь понимал или догадывался. Вдруг волк хриплым остывшим голосом спросил: "Как тебя зовут?". Любой другой растерялся, но человек робко ответил: "Севил". И в этот момент он не думал о том, что сошел с ума, он не думал о том, что животные не говорят, он был лишь счастлив...
***
"Следующая остановка "Дом офицеров" - угрюмо сообщил хриплый низкий голос из колонок. Понять мужской он или женский было неимоверно трудно. Елисей стоял в дальнем углу битком набитой, комплексно упакованной газеле. В маршрутках он ездил исключительно стоя. Нет, когда бывали свободные места, Елисей конечно же садился, но, чаще всего, как только он пристраивал свою заднюю точку на жесткое, к тому же безумно изодранное и испачканное кресло, в салоне обязательно появлялась ворчливая бабулька или крикливая мамашка с малышом на руках. Завидя таких особ еще на горизонте, Ел обычно вскакивал сразу, незамедлительно, так резко, как можно только отдернуть руку от чего-то очень-очень горячего.
На самом деле, Ел был не таким уж и плохим, каким, возможно, вы его представили. Парень отлично понимал, что мамашки кричат порою лишь из-за страха за своего чада, а бабулькам и вовсе живется не сладко. Сердиться на них нет смысла, просто такова суть человеческая. И Елисей продолжал эту суть, каждый раз уступая место в маршрутке любому желающему.
И вот сейчас морозный иней болезненной корочкой льда покрыл стекла, абсолютно закрывая обзор улицы. Именно поэтому, услышав, что объявили его остановку, Елисей немного всполошился. Надо как-то пролезть к выходу, а это реально трудно, почти невыполнимо.
Испачкав джинсы, немного порвав куртку и наслушавшись кучу неодобрительных, ворчливых, порою даже нецензурных реплик, Елисей-таки оказался на улице. Захлопнув за собой дверь, тем самым еще сильнее утрамбовывая и без того утрамбованных пассажиров, парень подумал, что лучше уж ходить пешком, нежели вот так каждый день. Ел перекинул через плечо сумку, посмотрел на часы, убедился, что все-таки опаздывает, понял, что если опоздает больше, чем на пять минут, в аудиторию его не пустят, немного расстроился и широким мужским шагом, мысленно напевая Аве Марии и читая на память Маяковского, зашагал вперед.
Может быть, Елисей успел бы к первому уроку, может, даже пришел бы на несколько секунд раньше звонка, все могло быть, но судьба, если конечно же она есть, распределилась по-другому.
На ступеньках под яркой вывеской "Книги" сидела старенькая-старенькая бабуля, протянув морщинистую худую руку, причитавшая себе под нос стандартный призыв о помощи. Увидев ее, Ел тут же почувствовал резкую боль, жалость, желание помочь, как будто пуля пролетела сквозь сердце. Жизнерадостный Маяковский в голове замолчал, Аве Мари все еще шла фоном.
Парень полез в карман, где нудно дребезжали монетки сдачи. Нащупав их, Ел вернул себя к действительности, начав спорить полушепотом с собой, предварительно отключив печального Баха:
- Черт возьми! Что я делаю! Нищем не подают! Это преступная организация, они зарабатывают на нас, простых гражданах.
- А вдруг ей действительно надо?
- Где и когда ты видел последний раз человека, которому реально надо? Это мафия. Запомни, не обращай внимания и иди в школу. Вообще, ты опаздываешь на математику.
- Точно, школа. Стоп! Если человек просит, ему надо помочь! По-другому нельзя. В этом смысл жизни.
- Наивный, слов нет. А еще в лицее учится.
- Надо быть более гуманным. Подумай сам. Вообще, заткнись! Я не с тобой разговариваю!
Елисей подошел к бабуле. Теперь он разглядел ее ближе. Голова была повязана темно-серым пуховым платком, от которого изрядно разило козлиным хлевом, поверх него был натянут капюшон худого пуховика, на вид не менее старого, чем сама бабуля, лица почти не видно. Только огромные очки с толстыми стеклами, из-под них выглядывают крохотные глазки. Обута она в какое-то странное и жалкое подобие обуви. Тонкий жалостливый голос, какой бывает у людей, проживших основную часть своей жизни, поет песню вечной нищеты: "Пожалуйста, люди добрые, на хлеб не хватает. Помогите, люди добрые, пожалуйста."
Не раздумывая больше ни секунды, Елисей выгреб из кармана мелочь и протянул бабуле.
- Сынок, сколько тут будет-то? Я слепая, ничего не вижу совершенно.
Натренированный мозг математика моментально выстраивает логическую цепочку: "Если в очках, то еще не факт, что не видит. Если стекла толстые, значит зрение плохое. Если зрение плохое, значит оно начало портиться давно. Если оно начало портиться давно, то, в каком-то смысле, она уже привыкла. Если она привыкла, то вполне может на ощупь различать цифры на монетах. Вывод: все это игра". Все-таки Елисей помогает пересчитать монеты бабуле, в душе искренне жалея ее.
Собравшись уходить, Ел слышит очередную просьбу: "Сынок, у меня тут мелочью 10 рублей, разменяй на бумажную, пожалуйста". Парень пытается вспомнить, есть ли у него бумажная десятка, смотрит на протянутую ладонь с десятью рублями, моментально определяет, что в ладони до десятки не дотягивает пятьдесят копеек, но почему-то, заметив это, продолжает поиски с еще большим усердием.
Пятьдесят копеек сильно отличаются на ощупь от рублей. Елисей это понимает. Парню становится невыносимо больно, когда он вдруг осознает, что его пытались обмануть на пятьдесят копеек. Нет, не обмануть. Здесь должно быть другое слово, более нежное; такое, благодаря которому можно оправдать.
"Для кого-то половина рубля - не деньги, а для кого-то целое состояние..."
Наконец-то Ел находит в одном из внутренних карманов куртки бумажную десятку, запихивает ее в беспомощно размахивающую сухую старческую руку, застегивает куртку, слыша: "Молодой человек, где вы? Возьмите деньги?", и уходит, оставив слепую немощную старуху, зажавшую в кулак 19 рублей 50 копеек; тщетно искавшую руку помощи, а может, просто руку, чтобы отдать сдачу.
***
С каким-то жалостным упреком
Смотрели тени на меня.
Должно быть, было невдамек им,
Что счастье рядом. как звезда
Сияет яростной надеждой,
Расправив пеной два крыла.
Сияет, будто как и прежде,
Сияет также, без меня.
Быть может я, воскреснув, право,
Я полечу к теням святым.
Из-под небес, воскликнув славой,
Взмахну больным крылом своим.
Взмахну, почувствовав свободу
И ощутя тепло, покой
И будто в сказке, слава богу
Я скоро выберусь домой.
Пройдусь по полю мертвой птицей,
Примечу сизую зарю.
Увижу мнимые мной лица.
Найду во мгле судьбу свою.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Здесь можно оставить отзыв о конкурсной работе участника: